Блюз соленых огруцов

Таику

   Ничего не наживешь.
   Дырку в носке, инфаркт.
   Лучше - не ходи.
   Пусто под сердцем, из дома всё прут.
   Вещи не жалко, жаль памятные предметы, зацепки, память захлебывается без них, не найдя точки опоры, но может - ты...
   Давай сварим суп из соленых огурцов? Ты давно не ел суп из соленых огурцов, а я не ел его никогда. То есть, я бросал соленые огурцы в свой Вечный Суп на Басманке, но чтобы из одних только двух соленых огурцов...
   И сыграем маленький джаз, не гениальный такой, чтобы не было тебе тесно, чтобы не было ему одиноко.
   Когда, разбирая мой почерк, ты почувствуешь себя глубоко несчастным, я шевельну занавеской на окне, тихо выдохну
   Кто из нас поведет тему?
   Веди ты, я попаду сразу в сексту, или в терцию, я все время куда-нибудь попадаю, и никто не слышит, я чужой в этом мире, а ты - его надежда, давай сыграем наш маленький
   "Любимый", говорит, но не виснет на шее и не слюнявит нос, а ты хочешь быть на моем месте, а я - на твоем.
   Вернее, я хотел бы, если б мог хотеть.
   Надо быть честным.
   Нельзя во время исполнения музыкального произведения передвигаться по залу.
   Два наушника - две ладошки.
   Ладошки наушничают.
   Тихо улыбается Рождество, пульсирует снежинка.
   Это - сердце.
    Давай прорастем.
   Прорастем - вот верная нота,"до" - это почва, она до-всего, "ре" - после "до".
   Нас про-ре-живают.
   Свежерожденные звуки - сгустки волн, они становятся вечными, когда их уничтожают. А те, что остаются в живых, приходят в вечность потом. У тебя тоже сверхпроводимость души? Смейся, паяц. Я смеюсь, и ты - смейся. Пусть все алчут от нашего смеха, как мы плакали от смеха их.
   Смеха их всех?
   Нацмены, насмешки, надсмотрщики?
   Параллельная тональность, прозрачное утро, бемоль мажор параллельной пустоты со своими сгустками воли, смеха и плача?
Не кричи.
   Докричишься до фальши. Не кричи "волки", не кричи "овцы". У итогов нет предлогов. И приставок. Вот итог, - мать-пустота говорит "маленький мой", и я - один во всем мире, сам - причина и сам итог, да еще вечен, как зимняя муха на стекле.
   Изнутри теплого соснового дома, чуть скрипучего, полного печного тепла, пчелиного тепла, спинного тепла тыльной стороны ладоней, книжного света, ватного света между стеклами окон.
Три такта очень изящно, и снова в бой, скачка, крик, хруст ребер.
   Да не кричи ты!
   Сколько там было городов? Три-четыре, не более, разве это больно? Ну, понятно, сам строил, заселял, собой как катком выправлял главную улицу, декламировал культурные заведения и прочее, но ведь свалку городскую сделать забыл? Туалетов на площадях не хватает? Почему это: чем хуже питание, тем больше надо туалетов?
   Нет, указов мы с тобой издавать не будем. Почем эти стены? В них нельзя заносить голову. Она, как штормглас вспенивается и дубеет изнутри.
   Нас слишком много, и всегда - лишние: мы с тобой. Но ты - надежда человечества. Тебе следует знать об этом и не носить голову в эти стены. Они смыкаются постепенно, здесь нет маленького джаза, лишь предпесенное беспокойство.
   Организуем пространство для золотого света, хватит про клетки. Золото с синевой, не смешиваясь, отграниченно дополняя друг друга, несутся нам навстречу, уже близко, за неожиданным аккордом ввалившихся в комнату друзей, а у них - письмо.
   Здравствуй, говорит, мой маленький.
   Хочешь - наш маленький.
   Его играют по синеве вечеров, подразумевая золото, когда его нет. Над мертвой планетой некому будет вычеркнуть его, вот и вся обреченность. Как, говорит, живешь? Живу, разве? Ну, да. Вот, живу. Твой маленький сон во сне, ми-бемоль мажор, параллельно минорной пустоте. Шизуха такая - минорная пустота, начало всех начал, и до солнца далеко, и до себя. Хоть по Чехову, хоть по Гамлету. Топится Офелия ежедневно, однако - от ля минора, сплошь глубокая синева с коричневой луной посередине, читаешь?
   Выпрямись маленько, возьмем длинную ноту, отдохнем от картинок.
   Помнишь, как учился ходить?
   Ни одного падения не помнишь.
   Шагай ко мне потихоньку. Я недвижим, учись ходить ко мне длинным легким шагом через колючие кусты, я - здесь, под вымытыми дождем и нагретыми теперь камешками, контрабас соло. Параллельное солнце, не сходимся только в субдоминанте, так это - чепуха, семечки, пшено. Должны же чем-то кормиться птицы, чтобы летать. Летать и зимовать, веснеть и осенеть. Вот так - видишь - они вьют гнезда. А вот - видишь - синий фламинго играет маленький джаз с белой вороной.
   Но уходят цветы. Их рвут на продажу, а сажают только садовые. Садовые сменят полевые, вот когда земля станет садом, небо - адом, а в подземелье - помнишь - истопник Бурнашкин, он же слесарь, но из крана все равно капает, а трехколесные велосипеды он никогда не чинил. Это шизуха такая - чинить трехколесные велосипеды. Отлить сопли по разбитому колену и - к дядюшке Фрейду, почему, мол, велосипед поломался? На либидо налетел, или как? Дядюшка Фрейд усмехается в усы всех народов, ему неудобно, они с Альфонсом Додэ собирались по кружечке пива, а тут эти - с велосипедом.
   Пауза, потом соло ударных. Коротко, как напоминание сердцу о том, что пора идти.
   Иди, маленький мой.
   Если нас много, слишком много - выживать не обязательно. Умирая, каждый делает страну немного счастливее. Умирая тысячу раз, ты должен праздновать, что живешь в счастливом Отечестве.
   Пауза для слушателя, чтобы услышал себя.
   Ты теперь слышишь всех, и от этого некуда деваться, играй. Пёрушки облаков, легкое волшебство, за всё ответим друг другу.
   Шагай ко мне потихоньку.
   Готов суп из соленых огурцов. Не режь хлеба ножом, нож есть, а хлеба нет. И ложек нет никаких. Пусть остынет, видишь, музыка еще звучит. Нас больше, чем ложек, в магазине только алюминиевые вилки имени Мальтуса и ножи имени Малюты Скуратова. Все боялись Мальтуса Скуратова, а получили Ильича, ча-ча-ча. Не надо, не показывай пальцем, твои пальцы для музыки, давай переименуем указательный. А если поранишь большой - лечи его: "маленький мой", как раненому шарику Земли. Бывшим указательным и большим бери безымянный с двух сторон, веди его по лучу, меняй местами, вот тебе глубина, фа, облака теперь не имеют значения, с ними даже легче предчувствовать солнце, соль, сила лицевых сторон, дорожка к дому до минор.
До минор из двух огурцов в кипятке, соленых, расплавленных, скользких. Сыграем их быстро, но вода, вода! Куда девать память воды, она помнит всё, всё, что над ней играют, всё, что кидают и спускают в неё. Это не суп из двух соленых огурцов, это всемирный суп, как всемирна душа, но у супа нет души, лишь частички оболочек, рассказывающих каждая о целом, вообразившем себя неделимым. Куда тут показывать пальцем? Хлеба нет. Надо бы выпечь хлеб, потом играть маленький джаз. Надо было сначала вырастить пшеницу. Нет, надо было сначала выжечь лес, выкорчевать горелые пни, вспахать, удобрить, возделать, посеять, полить, согреть, сжать и обмолотить, стереть в порошок, вылепить тесто, выпечь хлеб и потом играй себе на здоровье, сколько хочешь. Маленькая моя, золотистая булочка, буханочка, ржаной батончик.
   Перестань киксовать, а то мне приходится тоже, чтобы все думали, что мы шутим. Вот - сустав музыки и - чистота удлиненной трубчатой кости, длина ее - дочь Тимуса, а Тимус - брат отраженного света. Неотраженный свет - невидим. Видим лишь звук, но его называют цветом.
Цветом соленых огурцов, летящих над гнездом кукушки. Зимой и летом одним цветом.
Какой-та збой. Чё?
   Поиграй, я помолчу немного. Болевой порог, нет, за порогом, болевое запорожье. С чего это, забыл. С чего это?
   А! Рождество, золотой свет, пульс снежинки, хвоинки на полу, густой вечер, это - Кто?
   Кто это во всем и в нас?
   Кто играет за меня? Или я сам - Его игра? А за тебя кто играет? Может, мы больше не нужны друг другу? Читаешь?
   А хлеб откуда? Гостевой аккорд, что ли?
   Он слишком долго лежал в полиэтиленовом пакете. Его надо есть под пчелиный гимн, так безопаснее. Я знаю рецепт, как есть такой хлеб под пчелиный гимн. Запах - тоже видимый звук. Не надо играть этот хлеб, надо его есть. Короче - обеденный перерыв.
   Не успели доесть, - опять Офелия утопилась. Она сделает свою страну счастливой. Знаешь, почему я не покупаю ковер? Нет, не из-за денег. За ним вечно будет стоять Полоний, и все время будет хотеться его проткнуть. Через ковер. Просто нет другого выхода, ежедневно. Не успев доесть супа. А просыпаешься утром - он опять там, за ковром. Опять вари суп, выжигай лес, обмолачивай, покупай. Корми их всех. А играть-то когда?
   Вот музыка сфер. Полусфер. Четвертинок и осьмушек. Восемь осьмушек не хотят опять становиться сферой. Но мы и не стараемся. Идет разъятье мира, как тут убережешься? Нас тоже разымают на тебя и меня, а боковым зрением вижу: игра это. Такая игра.
   Боковым зрением все хорошо видно. Как ни разымай целое, оно лишь во времени распадется, но во времени и вечно целым будет. Цельность играй, играй.
Ф   лейта, маленький мой. Потом - кларнет. После - гобой. Можно - саксофон, но это - путь к фаготу. А гобой - к валторне. Саксофон одинок, гобой - единственен, над синим кадмием гор, над улыбкой дельфина. День-деньской, соленые брызги, плотный ветер Побережья. Помнишь, как играют на Западном Побережье Колыбельную Острова Птиц? Не надо, никакого нет би-бопа, есть Колыбельная. Маленький мой.
   Опять тебе надо издавать указы. Приспичило. Пусть лучше будет всё, всё равно ничего нет. И би-боп пусть будет на здоровье. Сколько у тебя рук? И у меня - две. Но твои руки - надежда человечества, а мои - спят, я устал, суп переваривается плохо, в ковре опять дырка, хорошо, что его нет. Хорошо, что маленький джаз соединяет распавшиеся сферы, страны, судьбы. Маленький мой.
   Маленький мой джаз с тобой посреди Мироздания, миросоздания,а созерцать мир - находиться вне пределов его, в добровольном изгнании. Созерцающий, знающий не может быть частью мира, он и созерцает, каков мир без него. А каков он без мира? Кто Кого любит, кто Кем создан?
А я, как вывалюсь из мира, так говорю ему: маленький мой. А как ввалюсь, уже не знаю, где я. Си - до. Самое загадочное, ведь я же - есть. А ты? Вот, прошли по кругу, вернемся к теме. Покажем ей, будто она важна. Что мы ей покажем?
   Дырку в носке, инфаркт.
   Хватит?

(1992)
© Юрий Устинов
Часть текстов утрачена при пересылке. Не редактировано и не вычитано автором. Нумерация отрывков не является авторской. Цитирование и воспроизведение текста разрешено с указанием на его источник: za-togo-parnya.livejournal.com